Путь священномученика Петра Пушкинского к бутовской могиле пролег через две войны. Сначала — та, которую в советских учебниках называют Первой мировой. В лазарете города Верея, в Подмосковье, где он служил священником в храме в честь Илии Пророка, отец Петр исповедовал умирающих и утешал болящих.
Вторая война — гражданская. И мы снова видим батюшку у смертного одра больных. В стране из-за разрухи и антисанитарии свирепствовал тиф. Отец Петр бесстрашно шел навстречу смертельной опасности: причащал тех, кто был еще жив, и отпевал тех, чей земной путь был уже закончен. В послереволюционной России в период 1917–1921 годов от сыпного тифа погибло около трех миллионов человек. Переносчиком заразы были вши, избежать заражения при контакте с больным было практически невозможно. Больные страшно мучились: температура под сорок, бред и, как правило, смертельный исход. Лекарство от тифа было создано только в 1942 году, а в двадцатые годы человек, делающий шаг к постели больного, мог уповать только на милость Божию. Священномученик Петр тифом переболел, но выздоровел и продолжил свое служение.
В инфекционное отделение никого из посторонних не пускали, поэтому часто отец Петр был на отпевании один. Отряд латышских стрелков взял его под арест как раз тогда, когда он провожал покойника в последний путь. Батюшка оказался в числе так называемых заложников, то есть простых граждан, которых представители «народной власти» отлавливали буквально на улице. Творить произвол им позволяло постановление Совета народных комиссаров РСФСР о Красном терроре от 5 сентября 1918 года. Так отец Петр в 1918 году оказался в тюрьме, среди таких же «заложников». В этот раз им всем повезло: их выпустили за выкуп, то есть за деньги, а отца Петра и вовсе отпустили восвояси как арестованного случайно.
Затем отца Петра призвали в красное ополчение. Будучи человеком грамотным, он исполнял обязанности секретаря. Религиозность батюшки на тот момент красных комиссаров как будто не интересовала, однако столкновения с «новыми хозяевами» России все-таки происходили. Однажды к священнослужителю явился некий красный командир и потребовал, чтобы тот выписал ему сухой паек. Никаких прав на дополнительное питание этот человек не имел, и отец Петр отказал «страждущему», отправив его выяснять этот вопрос с начальством. Репрессий после этого не последовало. Обиженный комиссар «всего-навсего» выстрелил в священника, но промахнулся и не стал, что называется, развивать тему.
Тему развили другие представители советской власти. Сперва «сердобольные» агитаторы проводили с батюшкой беседы на дому: «Вы молодой, Вы должны уйти, должны объявить с амвона о том, что с течением времени отошли, осознали, что отрекаетесь от Христа и Церкви». К «доброму совету» прилагались немалые деньги, но отец Петр оказался совсем уже «несознательным элементом», и на льстивые увещевания отвечал твердо: «Я категорически против». Тогда в ход пошли угрозы. На допросе в ОГПУ следователь, который так и не смог добиться от своего подопечного положительного ответа, на несколько минут вышел из комнаты, затем вернулся с мрачным видом, ничего не говоря, вытащил пистолет и прицелился ему в голову. Стрелять, правда, не стал — видимо, не имел достаточных полномочий.
Так, с Божией помощью, батюшка дожил до 1937 года, когда его арестовали по доносу. Лжесвидетелем по делу отца Петра выступил благочинный — священник Виктор Озеров. Основным пунктом обвинения было то, что отец Петр якобы плохо отзывался о принятой в 1936 году сталинской Конституции. Кроме того, в вину ему вменялось знакомство со священником Алексием Мечевым и его сыном Сергеем. Этого было достаточно для смертного приговора.
Спустя совсем недолгое время отец Петр был расстрелян. Священномученик Алексий Мечев принял мученический венец чуть позже — в 1942 году. Предатель Виктор Озеров тоже умер в 1942 году — от голода во время оккупации Вереи фашистами.
Будущего священномученика Вячеслава Занкова — выпускника Московского государственного университета — мы видим в начале революционных событий учителем в детском доме с веселым названием «Терем-теремок». Он работал в нем вместе с сестрой — Кирой Сергеевной. Попасть в детский дом тогда было легче легкого: взрослые умирали, сходили с ума, теряли своих детей в суматохе, а иногда просто отдавали «лишние рты» в надежде, что их чада выживут на попечении государства.
В январе 1919 года отец Вячеслав был рукоположен во священника и с тех пор, вплоть до 1937 года, служил в разных храмах. Сохранилось свидетельство о том, что батюшка жил в ужасающей бедности: ходил в дырявых ботинках, ютился в крохотной комнатке, большую часть которой занимали книги. При этом он был человеком с активной жизненной позицией: организовал ремонт Казанской церкви в селе Котельники Ухтомского района Московской области, постоянно проповедовал. Особой темой в его проповеди было предостережение от абортов. «Многие из-за плохой материальной обеспеченности убивают своих детей и греха не боятся, так как жизнь у них такова, что некогда думать о своих грехах и о жизни после смерти, — говорил он. — Вы, женщины, не соблазняйтесь, как соблазнились многие». У батюшки было особо трепетное отношение к детям: по всему видно, что Господь наделил его не только пастырским, но и сугубо педагогическим талантом. «Агитация» среди детей и подростков стала главным пунктом обвинения, по которому ему и вынесли смертный приговор.
А дело было так. Отец Вячеслав отпевал ребенка. В храме в это время было несколько девочек — вероятно, смущенных и потрясенных смертью их товарища. «Вы, девочки, молитесь и пойте за мной», — сказал им батюшка. На следствии эти слова кроткого утешения и удобрения были представлены как грубое насилие над совестью детей. «Заставляет их молиться», — было написано в протоколе. Одну из девочек вызывали на допрос, и она подтвердила, что «многие школьники ходят в церковь к Занкову». Этого безбожная власть простить пастырю не могла.
Священномученик Вячеслав был арестован в ночь с 16 на 17 сентября 1937 года. При обыске у него нашли «контрреволюционную» литературу, среди которой был, между прочим, конспект лекций курса «Современная апологетика», составленный им в 1923 году — в то время, когда власть еще не запрещала, а временами даже поощряла публичные диспуты верующих с безбожниками.
9 октября 1937 года «тройка» при УНКВД СССР по Московской области приговорила протоиерея Вячеслава к расстрелу.
Слепой мятежник
Священномученик Симеон Лилиев до столкновения с репрессивной машиной советской власти был скромным сельским батюшкой. До революции он служил в Никольском храме подмосковного села Дерюзино, недалеко от Сергиева Посада, потом был переведен в Покровский храм села Заболотье, где прослужил до 1936 года, когда власти закрыли церковь. История умалчивает о том, что он пережил за это время, видя, как власть каленым железом выжигает в народе веру, как школа развращает безбожием детские души. Известно только, что к 1937 году его здоровье было капитально подорвано: он стремительно терял зрение, а было ему тогда 64 года.
11 сентября 1937 года протоиерей Симеон был арестован и заключен в Загорскую тюрьму. За что? Оказалось, за попытку предотвратить закрытие храма. Под пером некоего «креативного» осведомителя НКВД старенький полуслепой батюшка превратился в этакого бойца невидимого фронта против советской власти, который, оказывается, не только «активно сопротивлялся против закрытия церкви» (слог автора доноса позволим себе оставить в неприкосновенности), но и «разослал нарочных по окрестным деревням с целью организации восстания в селе Заболотье».
Виновным себя отец Симеон не признал. Сказал только: «Виновным себя признаю лишь в помощи верующим заболотьевской церкви в работе по ее открытию путем писания мною различных ходатайств в вышестоящие организации…». За это «страшное преступление» священномученик Симеон был приговорен к расстрелу. На то, чтобы вынести полуслепому старику смертный приговор, советской судебной машине понадобился всего месяц.
* * *
13 октября эти обычные люди встретили свой славный и страшный жизненный финал — и исповедали даже до смерти веру Христову в мире, из которого, как казалось тогда, в разгар сталинских репрессий, навсегда изгнано имя Божие. Они до смертного часа продолжали делать свое дело: утешать и укреплять в вере тех, кто сберег в аду безбожия хотя бы крупицы веры. Благодаря их титаническим усилиям огонек веры в народе сохранился до дней окончания гонений. Благодаря их святому заступничеству эти дни наступили.
Газета «Православная вера» № 19 (591)
[ Екатерина Иванова ]